Приворот на яблоке с запиской

Официантка, белая от гнева, распахивает дверь и требует, чтобы мы немедленно убирались. Над тарелками еще вьется пар. К водке мы тоже не успели прикоснуться. Но мы послушно Приворот на яблоке с запиской срываемся со своих мест.

Конец этой истории он рассказывал уже на улице, пока мы шли по Коннектикут Авеню в сторону светящейся стенки агентства "Американ Экспресс" с его подчеркнутым красной линией голубым на все времена обещанием. Где-то там Алик Дегусто оставил свою машину. Завернувшийся в перуанское пончо, с трубкой в зубах, со свисающими колбасками нелепо закрученных волос он, действительно, представлял "альтернативный образ жизни", в отличие от Кацнельсона с его обычной внешностью. Обычной, если не присмотреться. Никто, впрочем, и не присматривался.

Да здравствует Приворот на яблоке с запиской нерушимый союз народов Азии и. Карлос задыхается в подступившем оргазме, но все же продолжает ерничать, и. А-а-африки!.

Стихи любопытны прежде всего характерным образом лирического героя сексуального гиганта и вообще супермена, что для русской поэтической традиции довольно неожиданно, а для гей-культуры (опять-таки русской) просто откровение.

Наше второе лето началось с поездки в Петергоф кружевной Петергоф, весь в изысканных переплетениях молодой зелени и нежных светотеней в Петергоф, где на роскошных каналах царил английский, немецкий, итальянский, французский щебет и гвалт где безостановочно-мощно, густой белой струей, эякулиривали толстые золотые фонтаны (где моим глазам так не хватало зонтиков-парасолей, а под ними дам с фигурками шахматных пешек, дам, в изящных соломенных шляпках, корсетах и кринолинах) и где тени июньского дня то резкие, словно входящие в фокус, а то снова мягко-размытые подрагивая на корпусах белоснежных яхт, напоминали штрихи быстрого насмешливого карандаша или показ исцарапанных временем Приворот на яблоке с запиской фильмов немого кино.

Проиграл все, что у него оставалось. Я пытался его удержать, но было поздно. Согласно обычаю, он попросил у человека, который держал банк, выдать ему на ящике для ставок деньги для следующей партии. Тот отказался. И тут я увидел, как то, что составляло обаяние цыгана, свернулось, словно молоко, и превратилось в самую лютую ярость, какую я когда-либо наблюдал. В мгновение ока он выхватил банк. Мужчина вскочил, собираясь ударить его ногой. Пепе увернулся. Он протянул мне деньги, но не успел я положить их в карман, как мелькнуло лезвие его ножа. Он всадил его в сердце испанца, высокого загорелого парня, который упал на землю, в грязь, побелев, несмотря на загар, скорчился, забился в судорогах и отошел. Я впервые увидел, как кто-то испускает дух. Пепе исчез, Приворот на яблоке с запиской но когда я отвел взгляд от мертвеца и поднял голову, то заметил Стилитано, Приворот на яблоке с запиской который разглядывал труп с легкой улыбкой. Солнце клонилось к закату. Мертвец и самый прекрасный из смертных слились передо мной в одной и той же золотой пыли, среди толпы моряков, солдат, шпаны и воров со всех уголков земли. Она перестала вращаться: ей было боязно нести Стилитано вокруг солнца. Я встретился одновременно с любовью и смертью. Однако это видение было весьма мимолетным, ибо я не мог оставаться там, опасаясь, что кто-нибудь из дружков покойного, видевших меня вместе с Пепе, отберет у меня деньги, которые я спрятал в карман. Когда я уходил оттуда, моя память прокручивала и комментировала эту сцену, которая казалась мне грандиозной: "Убийство прелестным ребенком зрелого мужа, чей загар побледнел и принял цвет смерти, и на все это насмешливо взирал высокий белокурый юноша, с которым втайне от всех я был помолвлен". Хотя мой взгляд, устремленный на Стилитано, был мимолетным, я все же успел оценить его роскошную мускулатуру и заметить тяжелую, белую, плотную, Приворот на яблоке с запиской как мучные черви, слюну, перекатывавшуюся в его приоткрытом рту, слюну, которой он забавлялся, перегоняя ее сверху вниз, до тех пор пока она не заполняла всю полость его рта. Он стоял босиком в пыли. Его ноги были скрыты под полинявшей, вытертой, рваной тканью голубых полотняных брюк. Рукава его зеленой рубашки были засучены, и один из них нависал над рассеченным, тонким запястьем, на котором еще виднелся бледно-розовый шрам.