Приворот на парня на зеркалах

Сомов своими картинами, можно сказать, формировал на практике художественную традицию "Мира искусства" в живописи. Бытовому жанру "передвижников" он противопоставил ретроспективный жанр естественное для него увлечение бытом придворного мира XVIII века эпохи рококо и ампира, с их куртуазным стилем, с фигурами дам в кринолинах и светских кавалеров в париках. В ярких красках этого мира художник находил красоту и гармонию, отсутствующие в неприглядных серых буднях своего времени. Современность же этим картинам придавал ироничный взгляд художника, сознающего, что это лишь инсценировки, декорации, картинки. Тут Приворот на парня на зеркалах есть двойная критика: современности Приворот на парня на зеркалах за ее серость и прошлого за его нереальность и несбыточность.

Отец Альфреда Дугласа, которого прозвали "багровым маркизом", наследовал не только титул Куинсберри, но вместе с ним и все пороки рода Дугласов. "Он заключал в себе синтез качеств породы, представители которой в течение восьми предыдущих веков правили как регенты, заменяли королей, брали в жены принцесс королевской крови; они были воинами, дворянами, достаточно богатыми землевладельцами, чтобы бросать вызов королевской власти. В них проявился буйный и безумно мстительный темперамент, подкрепленный уверенностью в том, что они стоят выше любых законов и условностей".

Не став до времени врагом, Не стал ты вовремя и другом. Быть может, шляясь по округам, Ты обретешь себя в другом. Тебя я, видит Бог, любил, И трезв бывая, и под "газом", Покуда не затмил твой разумИз мускул сотканный дебил. Ты удалился, всем вещамДав объясненье в этом мире. В какой ты властвуешь квартире? И к чьим ты льнешь теперь прыщам? А я в убежище своем Листаю комнату, как память: Диван с засохшими клопами, На коем спали мы вдвоем; Окно, фильтрующее свет, Где солнца луч блуждал по шторам Проем, истаял на которомТвой утонченный силуэт; И этот траченный торшер, Осиротевший воле кресла, Что даже в яркий Приворот на парня на зеркалах день воскресныйРождал таинственность пещер. Мы здесь, под огненным снопом, Свои иллюзии плодили. И на охоту выходилиЗа выползающим клопом. Отвес прокуренной стеныДавил тяжелым мрачным сводом, Как гимн гражданским несвободам: Ужо вам, сукины сыны!. Тянулись медленные дни, А нам казалось пролетали! И мы, как ангелы, виталиМеж облаков, совсем одни. Как будто крылышек разводПробился вдруг между лопаток. Полет, похожий на упадок, Упадок, вызревший в полет. Одежд струился легкий шелк, Стекая музыкой на землю, Где расплескалась море зеленьТа, Приворот на парня на зеркалах по которой ты ушел. Да худа нету без добра. И мы друг друга эпигоны. Пусть лейтенантские погоныУж не блестят при свете бра. И китель брошенный виситНа незнакомом чьем-то стуле, И возлежит фуражка с тульей, И маг истошно голосит. И ты средь юных бритых лбовПо долгу службы в полк шагаешь. И солдатушкам помогаешьОбресть к Отечеству любовь. В морозном воздухе словаЗвучат я слышу! четким лаем. О, ты почти неузнаваемВ столь незнакомом амплуа. Не ипостась, но маскарад. Я кокон тайны не разрушу, Не плюну в алчущую душу, Рванув ногтями маскхалат. Иди по жизни, мой герой, Приворот на парня на зеркалах И возлюби кого ты хочешь! Лишь память пытка среди ночи Меня преследует порой. Но изживу и этот бред, Да пособит мне Божья сила, Чтоб в мозг уже не заносилоБлеск золоченых эполет. Все это, право же, хандра. И ты, мой рыцарь-вседержитель, Прощай! Мой воин-небожитель, Прощай! Мы умерли вчера.* * *