Привороты на послушание мужа

Время маргиналов кончилось Меня вернули на прежний пост, и я мог надеяться, что это продлиться достаточно долгое время. Мне вскоре дали это понять. Я же старался отгонять прочь мысли об этом, чтобы больше втянуться в неосторожный план, реализации которого ожидал.

Сперва коварное кидалово со стороны первого Привороты на послушание мужа лавера. (Кстати, это один из лучших, психологически насыщенных эпизодов, где так странно, загадочно играет призывными искрами беспризорная и размытая в смысле ориентации чувственность подростков). Потом измывательства шпаны в подвале, потом "Плешак", голод-холод-бесприютные скитания по равнодушным нещедрым дядькам. Трущобный мир "достоевского" Питера, впрочем, без "достоевских" рефлексий и душевных изломов. Скорее, машинальный по кругу бег. Куда?.

Публика зааплодировала. Каракатица, изображая на лице улыбку, скорчила совсем Привороты на послушание мужа уж невероятную гримасу.

Перед глазами постоянно мелькали кинофильмы, усеянные трупами. Охотно убивали в них белых и фашистов. Красных и советских практически не трогали, разве что самую малость, для пущей интриги. Кино давно опротивело, но ведь что-то надо было смотреть в о-ве. Вообще все было мерзко. Одна эпоха, непонятно какая, Привороты на послушание мужа кончилась, другой и не пахло: серые, грязные улицы; школа, где приходилось скрывать ночные кошмары с мужиками в главной роли: заметное материальное расслоение народа, так любимого мной; нет, немудрено было появиться маньяку в такой атмосфере, где одни только аберрации, а хорошим чем-нибудь и не пахнет.

Теперь пришло время и для откровенного рассказа Привороты на послушание мужа о том, как все было на самом деле в автобиографии, она, напомним, выходит в ноябре.

На лето 1932 года опять не удалось уехать: не было денег. "Обернулись прорехами все моря!. Обернулось нам море мелью: Наше лето другие съели! С жиру лопающиеся." писала Цветаева в стихотворении, исполненном презрения к "богатым". Принимая помощь от других, менее нищих, нежели она сама, она считала это не подаянием с их стороны, а долгом. То была "истина в последней Привороты на послушание мужа инстанции": высшая правда поэта, праведность существования, оправданность его. Время проходило в немилом сердцу Кламаре. Изредка в печати мелькало имя Цветаевой участницы литературных собраний. Но они, так же как теоретизирования в тетради, не могли все же полностью вывести душу из состояния усталости, некоего отупения. С Николаем Гронским напрочь "остыло" уже почти два года назад. Текла томительная, исполненная забот, хлопот и работы череда дней, усыпляющая чувства.