Моему парню сделали приворот

Рассуждая об особенностях художественного стиля Маруси Климовой, можно миллионы и миллиарды раз использовать слова "фантом", "фантомный", "фантомность". Использование это будет вполне оправданным, если не увлекаться исследованиями связей текстов Маруси с русской литературной классикой. Моему парню сделали приворот И с текстами "Короля фантома" в частности. "Голубую Кровь" называют дебютом, пронзительности которого русская проза не знала со времен "Бедных людей". Строго говоря, такие оценки, озорствуя, выставляли люди, которым в этой книге посчастливилось сохранить человеческий вид. Тоже озорствуя, Маруся Климова сплошь и рядом декларирует тезис о "неактуальности старой литературы" (не столько в своих романах, сколько в литературоведческой публицистике), устраивая показательные Моему парню сделали приворот казни над Пушкиным, Чеховым, Платоновым. Но озорство-то озорством, а, на самом деле, "волнующую связь времен", описывающую отношения марусиной прозы с прозой других людей, очень тяжело обнаруживать, задействовав параллели с трудами родоначальников "фантомной литературы". Не только русской. Достоевский Петербург, спору нет, фантомен до безумия. Поплавский Париж просто до охуения. Осоргин Сивцев Вражек до остопизденения прямо-таки. Христиания Кнута Гамсуна фантомна до чего? Да до голодного заворота кишок. А все равно ощущается, что даже Передонов зубами во сне скрипел не настолько исступленно, насколько исступленно пьют мочу и измазывают себя в говне персонажи марусиных романов. И тоже ощущается, причем как отвлеченно, так и на совершенно конкретных примерах, Моему парню сделали приворот что куда больше стилевой букет Маруси Климовой выпил соков из других корней, Моему парню сделали приворот более свежих (и в смысле хронологическом, и, что гораздо важнее, в смысле, который Маруся вкладывает в свою доктрину "писательской актуальности"). Безусловный лидер, тут, конечно Селин; cумасшедший питерский хореограф Кречетов внучатый племянник безумного парижского изобретателя из "Смерти в Кредит"; свихнувшаяся на почве боязни поправиться хоть на килограмм секретарша Лиля из петербуржского агентства "Му-Му" клонированная Марусей американская возлюбленная Бардамю, примадонна яблочного оладушка; бесчисленные ленинградские целители до боли похожи на ебанувшегося русского профессора в "Путешествии на Край Ночи". Такие пары, Моему парню сделали приворот впрочем, можно обнаруживать не только с помощью наиболее значительных марусиных переводов. Центральный персонаж "Домика." Пьер, появляющийся эпизодически и в "Белокурых Бестиях" с пакетиками французских гуманитарных шампуней в питерской квартире марусиной мамы, не был бы столь хорош, не существуй Балабола Кронштадта. Придуманного, кстати, человеком, боготворившим Достоевского; и, тем не менее, находящегося куда ближе к марусиным идиотам, чем идиоты самого Федора Михайловича. Выходит, что временные параметры важнее географических, и потому, прежде всего, что 20-ый век становился с каждым новым своим годом куда более продуктивнее 19-го в плане возможностей людей перемещаться в пространстве. В 20-ом Моему парню сделали приворот веке фантомность становится трансграничной. Поэтому у Селина могут быть фантомны Париж, Тулуза, Нью-Йорк, знойная африканская река и студеная скандинавская тюрьма, у автора "Балабола Кронштадта" Нью-Йорк, Париж, Греция. Что угодно. В этом смысле Маруся ИХ сестренка. У нее фантомна вся вселенная. Без исключений.